У старика Ромулуса была какая-то странная особенность. Никто никогда не замечал, как он заходил в комнату. Он словно был там всегда, просто-напросто никому не было до него дела. И когда он начинал говорить, все удивленно вздрагивали и оборачивались на тихий мягкий голос с легкой хрипцой, такой голос словно создан для вечерних историй у камина, когда с улицы в окно хлещут косые ленты дождя. И если он рассказывал, образы сами всплывали в воображении, словно живые, и были именно такими, какими должны были быть: нетронутые чужими принципами и взглядами на жизнь. Ромулус будто воплощал в себе легенды и историю, был их хранилищем и их незаменимой частью.
- Я же не призрак, не надо так на меня смотреть, - он засмеялся суховатым смехом, похожим на шелест опавшей листвы, и лицо его тут же испещирили множество тоненьких морщинок. Особенно они любили скапливаться возле крупных и влажных глаз старика.
- И-извените, - Тина опустила взгляд в стол. Узор на старой, повидавшей немало крышке стола был очень похож на тоненькие морщинки, это заставило девушку заняться разглядыванием своих же рук. Она чувствовала себя виноватой перед стариком и не могла просто так смотреть ни на него, ни на что-нибудь, напоминающее о нем.
- Ну, дитя, не стоит извинений. И не стоит опасаться старого Ромулуса, я не враг тебе, - он оперся обеими руками о посох и прижался виском к теплому дереву своей опоры. Темные и слишком живые глаза с добродушной и заботливой улыбкой изучали лицо Тины.
- Я не опасаюсь вас, - губы размыкались с неохотой, и каждое слово все сильнее вызывало жгучее ощущение в глазах. - Я просто хочу побыть одна.
- Порой лучше поделиться наболевшими проблемами. В одиночку мы всегда слабее.
- Пожалуйста, не читайте морали, - Тина провела рукой по глазу, делая вид, что он чешется. - И дайте мне побыть одной, - она попыталась отгородить лицо от взгляда старика рукой. Пусть лучше думает, что у нее нет настроения, пусть думает что угодно, лишь бы он не видел слез. Проснувшаяся память с настойчивостью снежной лавины прокручивала еще свежее и теплое воспоминание, от которого остались только смутные обрывки. Как все было, что она видела, что говорила... Кто-то повырывал куски из прошлого и собрал их вместе как попало, и отодвинул их на недели назад. Это было не с ней, это ей рассказали, ведь не может такого случаться с обычными существами. Но она все равно помнила, как холодела мягкая рука в ее пальцах, бесчувственных от мороза. Странно, ведь она даже не заболела.
- Тина, - ладонь легла ей на плечо в такт словам. Девушка не ответила. Все слова, все жалобы судьбе, все причитания, остались где-то глубоко внутри, перехваченные дыханием. Они не нужны, они - пустое.
Она вздрогнула всем телом, глотая слезы, и уткнулась лицом в плечо Ромулуса, и старик с пониманием погладил ее по голове, взял за дрожащую руку. Он не будет говорить ей ободряющих фраз, не будет просить задумываться о будущем и не будет беззлобно шутить. Слова не нужны, они - пустое. Но старик останется рядом, пока ей не станет лучше, пока она не свыкнется с прошлым. С горькой кровью на снегу и с холодной рукой в пальцах. Вот тогда кто-нибудь может и заметит, как медленым ковыляющим шагом, опираясь на длинный посох, в комнату входит усталый и потрепанный ветром веков старик. Как он добавляет жизненный блеск в свои посеревшие глаза и терпеливо, молча ждет, когда наступит его очередь говорить.